Портреты Крамского – это целая галерея ярких образов его современников: ученых, писателей, художников, композиторов.
26 сентября 1869 года Крамской отправляет Третьякову письмо: «Поручение Ваше написать портрет Ивана Александровича Гончарова, к моему крайнему сожалению, не может быть исполнено скоро, так как я уезжаю в первых числах октября за границу на два месяца. Однако же имея в своем распоряжении целую неделю, а может быть и десять дней, я сегодня же был у Гончарова, полагал начать портрет немедленно, но Иван Александрович предпочел отложить до моего возвращения, потому, как он сказал, что надеется к тому времени сделаться еще лучше. Во всяком случае, портрет ближе января быть у Вас не может». Третьяков очень торопил с портретом Ивана Александровича Гончарова, а тот все не соглашался позировать. Писателю уже было под шестьдесят, он дописывал свой большой роман «Обрыв», чувствовал себя нездоровым и находил разные предлоги, чтобы оттянуть позирование для портрета, вернее, совсем отказаться, и только настойчивость и упрямая воля Крамского заставили его согласиться. Крамской был доволен работой. Темой бесед писателя и художника во время сеансов явилась картина Крамского «Христос в пустыне» (1872), поразившая автора «Обломова» своей философской глубиной. «Они вели беседы о живописи, о картине «Христос в пустыне», которая вызывала глубокие мысли у писателя.»
Портрет был заказан П. М. Третьяковым в ряду других картин с изображением ярких деятелей русской культуры. Во время работы над полотном художник вел с писателем беседы о картине «Христос в пустыне», поразившей литератора своей глубокомысленностью. На других своих портретах немолодой Гончаров выглядит одутловатым, безразличным, лысеющим стариком, что не давало о нем точного представления.
Крамской изобразил его совершенно иным: спокойным, грузным, широколицым, с аккуратно подстриженными бакенбардами на лице, элегантно одетым человеком с живым характером. Привлекают внимание его человечные, приветливые светлые голубые глаза. На полотне перед нами вальяжно сидит, развалившись в кресле, патриархальный барин, любящий свою страну, весь ее старозаветный уклад, но одновременно уважающий культуру Запада.
Композиция картины Ивана Крамского Портрет И. А. Гончарова своеобразна: сидящий в кресле в непринужденной позе писатель, облокотившийся о спинку, изображен на затемненном фоне стены.
Нижняя граница рамы скрывает фигуру чуть выше колен. Положение и манера держаться, простая элегантная одежда раскрывают внутреннюю сущность человека. Реалистично написаны руки героя: одна кисть лежит спокойно на бедре, вторая развернута внутренней стороной вверх. Колорит картины сдержанный и благородный, выделяется светлым пятном т лишь лицо.
На обличье и манерах писателя отразился отпечаток национальных особенностей, так блистательно проявившихся в его романах. Смешение душевности и своеволия, простоты и самолюбия, национального сибаритства и чувственности отличали личность художника слова. Таким и увидел его Крамской, работавший над образами положительных героев, что считал основной своей задачей. В основе портрета Гончарова лежит чувство симпатии и уважения к герою, к его духовному миру, а также вера в неограниченное могущество красоты.
6 марта 1874 года И. Н. Крамской сообщает П. М. Третьякову о том, что портрет Гончарова уже начат и что он работает над ним каждый день. «Сидит он [Гончаров] хорошо и совсем стал ручным». (Переписка И. Н. Крамского, т. I. «Искусство», М., 1953, стр. 81).
Писатель и критик П. А. Плетнев пишет в своих воспоминаниях о Гончарове: «Мне было лет тринадцать, но я живо заинтересовался личностью писателя, о котором уже много слышал. Сильно запечатлелась в моем уме его наружность, его внешний облик, так что я только таким могу себе его представить до сих пор. В портретах Гончарова, наиболее распространенных, он представлен обрюзглым, вялым, лысым стариком, ничуть не дающим о нем верного понятия.
В пору своего расцвета Гончаров был полный, круглолицый, с коротко остриженными русыми баками на щеках, изящно одетый мужчина, живого характера, с добрыми, ласковыми светло-голубыми глазами.
Это был тип наших старых бар, горячо любивших Россию и весь ее патриархальный уклад, но при этом признававших западную культуру и ее «святые чудеса», как говорил Герцен.
Гончаров же по внешности, по манерам носил отпечаток тех русских свойств, которые так ярко выступили в его произведениях. Тут смешались и доброта и упрямство, скромность и вместе с тем гордость и некоторое славянское эпикурейство»
