Художник ощущает приближение неотвратимого конца. Все силы его напряжены до предела. Он десятки раз переписывает огромный холст. Современники вспоминают, что уже на выставке «Мира искусства», где было экспонировано полотно, Врубель каждое утро над ним работал. «Каждое утро… публика могла видеть, как Врубель «дописывал» свою картину. Лицо становилось все страшнее и страшнее, мучительнее и мучительнее, его поза, его сложение имели в себе что-то пыточно-вывернутое… » (Бенуа). Это был Демон поверженный — так называют эту картину сегодня.
Демон поверженный был скорбной вехой в биографии Врубеля. Картина еще висела на выставке, когда ее автора пришлось поместить в одну из московских психиатрических лечебниц. В течение полугода его состояние было настолько тяжелым, что к нему никого не допускали, даже сестру и жену. Потом он начал поправляться, писать вполне здравые письма близким, пытался рисовать, но это давалось ему с трудом — после эйфорического подъема, которым сопровождалась работа над «Демоном», наступила долгая депрессия, состояние художника все время было угнетенным, подавленным, себя он считал теперь ни на что не годным.Так он был настроен и тогда, когда вышел из лечебницы (в феврале 1903 года) и поехал на отдых в Крым. Ничто его не интересовало, Крым не нравился, работать он почти не мог. Его тянуло на Украину, и в мае 1903 года Врубели с сыном отправились в Киевскую губернию, в имение В. В. фон Мекка, одного из богатых поклонников Врубеля, который приобрел «Демона».
Они доехали до Киева и остановились в гостинице. Неожиданно заболел ребенок — маленький Саввочка, только начинавший говорить. Через два дня его не стало. Все заботы о похоронах взял на себя Врубель, он вышел из апатичной неподвижности, старался быть бодрым и поддержать жену, которая замолчала, не произносила ни слова. («Надя все молчит»,— с тоской говорил он.) Минувший год был мучителен для Забелы: смерть отца, тяжелая болезнь матери, сумасшествие мужа и, наконец, внезапная смерть единственного ребенка. В этот год пострадал соловьиный голос Забелы — такой певицей, как прежде, она больше уже не была, хотя еще несколько лет выступала на оперной сцене.
Похоронив на киевском кладбище сына и, видимо не зная, что же делать и куда себя девать дальше, Врубели все-таки поехали в имение фон Мекка, Пробыли там недолго: уже через несколько дней снова начались у художника приступы болезни. На этот раз он сам заявил: «Везите меня куда-нибудь, а то я вам наделаю хлопот». Только боялся, как бы его не поместили в киевскую лечебницу при Кирилловском монастыре.
Его отвезли сначала в Ригу, потом перевели в клинику Сербского в Москву. Он был грустен, слаб, беспомощен и физически совершенно истощен, так как ничего не ел, желая уморить себя голодом. К началу следующего года он почти умирал. Но кризис прошел, его поместили в частную лечебницу доктора Ф. А. Усольцева в окрестностях Москвы. Там произошло его последнее возвращение к жизни. Он стал есть и спать, прояснились мысли, стал много, с прежней увлеченностью рисовать — и через несколько месяцев вышел из лечебницы здоровым человеком. На одном из рисунков, сделанных у Усольцева и подаренных ему на память, художник написал: «Дорогому и многоуважаемому Федору Арсеньевичу от воскресшего М. Врубеля».
Это в самом деле походило на воскресение. Какими духовными ресурсами нужно было обладать, чтобы после двух с лишним лет пребывания во мраке и уже почти в пятидесятилетнем возрасте полностью восстановить — и еще усовершенствовать творческие силы.
Была здесь и несомненная заслуга доктора Усольцева. В Москве его знали не только как крупного врача-психиатра, но и как очень разностороннего человека, любителя и ценителя искусства. У него был дар живого общения с людьми, способность целительно действовать на них. В своей лечебнице, которую он предпочитал называть санаторией, Усольцев применял не совсем обычные методы содержания больных. Он считал, что больные должны жить в такой обстановке, которая бы как можно меньше напоминала им о болезни. Пациенты жили как бы в гостях, в одном доме с доктором и его семьей. Их не подвергали стеснительному режиму, они собирались по вечерам в гостиной для бесед и развлечений вместе с медицинским персоналом, для них устраивались концерты с участием певцов и артистов.
Высоко ценя искусство Врубеля, Усольцев уделял ему особенное внимание и надеялся на его полное излечение. Художник жил у него совершенно свободно, ему предоставлялись все условия для работы, и он часто уезжал домой — Н. И. Забела поселилась неподалеку. Карандашные рисунки 1904 года исключительно интересны. Это единственная в наследии Врубеля сохранившаяся большая серия натурных зарисовок. Возвращаясь к художественному труду, Врубель чувствовал потребность заново, как в годы ученичества, упражнять руку и глаз усиленной работой с натуры. В это время он мало «фантазировал». Главным образом рисовал портреты врачей, санитаров, больных, навещавших его знакомых, делал пейзажные наброски из окна, зарисовывал уголки комнаты, простые предметы: кресло, брошенное на стул платье, подсвечник, графин, стакан.
Самыми замечательными среди рисунков, сделанных в больнице, являются несколько портретов — доктора Усольцева и членов его семьи. Карандашный портрет доктора Ф.А. Усольцева по красоте и твердости техники и по выразительности психологической стоит на уровне лучших портретных работ Врубеля. Он сделан вдохновенно. Тонкое худощавое лицо с шапкой курчавых волос, проницательные, в упор глядящие глаза — в них светится гипнотическая сила.
Безупречная лепка портрета достигнута системой угловатых разнонаправленных штрихов, которые, при всей прихотливости арабеска, чеканно моделируют форму в ее выпуклостях и углублениях, тенях и бликах. Характер передан мужественной, волевой манерой рисунка.
Весной 1905 года художник снова ощутил уже знакомые симптомы приближения недуга. Теперь он воспринимал их на редкость сознательно. Собираясь опять вернуться в клинику, он, как вспоминала его сестра, «прощается с тем, что ему особенно близко и дорого». Он пригласил к себе перед отъездом друзей юности, а также своего любимого старого учителя Чистякова; посетил выставку «Нового общества художников», которому симпатизировал; отправился в сопровождении жены и вызванного из Москвы Усольцева в Панаевский театр, где девять лет тому назад впервые увидел Забелу. Круг жизни замыкался. На следующее утро Усольцев увез Врубеля в Москву, в свой «санаторий».
Доктор Усольцев, лечивший Врубеля, пишет:
«Часто приходится слышать, что творчество Врубеля больное творчество. Я долго и внимательно изучал Врубеля, и я считаю, что его творчество не только вполне нормально, но так могуче и прочно, что даже ужасная болезнь не могла его разрушить… До тех пор пока Врубель мог держать карандаш и мог видеть, он работал, выполняя не рисунки сумасшедшего, но произведения, относящиеся к шедеврам рисовального искусства… Это был художник-творец всем своим существом, до самых глубоких тайников психической личности. Он творил всегда, можно сказать, непрерывно, и творчество было для него так же легко и так же необходимо, как дыхание. Пока жив человек, он все дышит, пока дышал Врубель — он все творил».
