Картина русского художника отличается своим интересным сочетание предметов, в которых скрыт поистине сложный смысл. Объяснение сочетания предметов и их символизация является главной задачей не только человека, который пытается уловить этот смысл, но и художника. В натюрморте изображены предметы обихода, которыми пользуется простой человек – самовар и масленка, придающие картине особый колорит и тепло, а яркая тарелка из фарфора и фрукты символизируют радость и праздничность, умение радоваться незначительным вещам. На картине присутствует и другая очень интересная деталь, которая становится предметом двусмысленности картины и непонятных ощущений. Таким необычным предметом стал череп, символизирующее тягость и бренность, а зеркало, которое расположенное в натюрморте показывает, что ничто не вечно и мир подвергается изменениям. Те ощущения и мировосприятия, которые возникают на первый взгляд обязательно меняются, особенно если мы смотрим на этот натюрморт. Картина представляет собой особый интерес еще и тем, что в зависимости от того, что попадется в поле зрения и формируется картина.
В противовес таким предметам как череп и зеркало, художник смог передать сочные краски и настроение посредством сочетания различных палитр. Художник, который смог остановить это мгновение и запечатлеть картину, смог достичь бесконечности и вечности. Смотря на картину, можно вечно любоваться и открывать натюрморт по-новому. Уникальность этого шедевра заключается и в том, что раскрывает все больше и больше граней, оставляя человеку лишь философские вопросы бренности жизни.
Поставленный в ряд других произведений И. И. Машкова «Натюрморт с самоваром» из коллекции Новосибирского художественного музея дает возможность по-новому взглянуть на эту работу. Главной ее особенностью является изображение предметов с ярко выраженной символикой (череп, зеркало, палитра), которые заставляют воспринимать картину в символическом аспекте.
Казалось бы, сам творческий путь живописца и его принадлежность к авангардной группировке «Бубновый валет», художники которой отрицательно относились к развернутой сюжетности в картине и у которых главным было решение чисто живописно-пластических задач, не дают оснований для интерпретации его работ в символико-образном ключе. Но на самом деле в творчестве «бубнововалетцев» все гораздо сложнее, и они не могли отказаться от определенного набора образов, несущих в себе, помимо замысла художника, и символико-аллегорическую нагрузку. Стоит вспомнить высказывание Гуго Сен Викторского о том, что «смысл вещей гораздо более множествен, чем даже слов. Любая же вещь может означать столько других вещей, сколько она имеет видимых и невидимых свойств, связывающих ее с другими вещами».
Несмотря на то, что сам И. И. Машков в автобиографии и И. С. Болотина в своих работах о художнике подчеркивают его глубокую чуждость стилю модерн и всем явлениям декаданса с их пристрастием к символическому, считая, что «он старался подладиться под существовавшие живописные поветрия, писал в серебристо-серой гамме в угоду господствующему вкусу…», в ранних произведениях художника стиль модерн достаточно органичен если не его видению, то его темпераменту. Его же собственные слова о том, что ему «был непонятен весь гнилой период в искусстве под названием «модерн» и «декаданс», более похожи на осторожную позицию человека 1930-х годов, когда он писал автобиографию, боящегося скомпрометировать себя связью с буржуазным упадническим искусством дореволюционного времени.
На самом деле, в творчестве И. И. Машкова дореволюционных лет имеется ряд произведений, которые по стилю можно отнести к направлению модерна («Портрет девочки», 1903—1904, собственность М. И. Машковой; «Натурщица. Этюд головы», 1905, бывшее собрание И.А. Мясниковой; «Женщина в белом», середина 1900-х, собственность М. И. Машковой; «Портрет мальчика с пасхальным яйцом», 1906, собрание семьи И. С. Болотиной; «Цветы яблони», 1908—1909, собрание семьи Х. Л. Кагана) и в которых можно усмотреть влияние А. Цорна, В.А. Серова и других представителей модерна в живописи.
В более поздней работе «Русская Венера (Россия и Наполеон)» (около 1914, собрание В. О. Яхонта) современная критика усмотрела кроме эпатажа и другой смысл, в частности, А. Бенуа писал: «Многие считают, что картина <…> бравада, давно надоевший всем «вызов буржуям». Я же думаю, что если этот мотив в из доле и присущ данной композиции, все же не в нем суть, не он побудительная причина к ее созданию». Соотнося ее возникновение с обострением конфликта между европейскими государствами, который привел к Первой мировой войне, можно отметить в картине желание художника уловить природу загадочного русского духа, противостоящего натиску европейской агрессии.
Стремление усвоить опыт мастерства старых европейских мастеров при водит И. И. Машкова к созданию сначала композиций философического плана (во второй половине 1910-х годов) затем к так называемым «музейным» натюрмортам 1922—1925 годов. По поводу первых И. С. Болотина замечает «Вряд ли Машков сознательно придави этой картине («Зеркало и лошадиный череп», 1919, ГРМ. — А.К.) символический смысл. Но помимо ассоциаций, навеваемых черепом, в неустойчивом силуэте зеркала и шкатулки, в драматизированном ритме складок, в остром характере цветовых сочетаний передается непереводимое в слова ощущение многозначительности и напряженности». В «музейных» же натюрмортах, наполненных разнообразным фарфором, И. И. Машков перекликается с мирискусниками и голуборозовцами, представителями символического крыла в русской живописи. Как раз на границе между этими явлениями в творчестве художника создан «Натюрморт с самоваром» из Новосибирского художественного музея, датируемый 1920—1921 годами.
Если не считать постановочный по характеру «Натюрморт с черепам (Икона и лошадиный череп)» конца 1910-х годов из Национального художественного музея Республики Беларусь в Минске, где присутствует и человеческий череп, наш натюрморт единственный пример чистоты жанра vanitas в наследии Машкова. Во-первых, об этом говорит присутствие человеческого черепа, во-вторых — наличие зеркала, в-третьих — введение бытовых аксессуаров (ткань, посуда, палитра и пр.), в данном контексте играющих определенную смысловую роль.
