1867. Холст, масло. 52 x 44. Третьяковская Галерея, Москва, Россия.
«О, как я люблю живопись! Милая живопись!
Я умру, если не постигну тебя хоть столько, сколько доступно моим способностям… Без живописи внутренняя моя жизнь не может существовать. Живопись! В разговоре о ней я воспламеняюсь до последней степени.
Она исключительно занимает в это время все мое внутреннее существо — все мои умственные способности, одним словом, всего меня…».
Эта страстность, отразившаяся в «Современных записках И. Крамского» — сшитой из плотной шероховатой бумаги тетради, с записями, сделанными еще не устоявшимся юношеским почерком, выросла в несгибаемую и отважную целеустремленность и выковала из малообразованного самоучки человека, ставшего олицетворением целого поколения русских художников. Именно такой герой предстает перед зрителями в автопортрете 1867 года — собранный, сосредоточенный, готовый вступить на арену русской истории интеллигент-разночинец. Худое лицо аскета, рыжеватая бородка, длинные — почти до плеч — чуть взъерошенные волосы, небольшие, очень внимательные глаза, пронизывающие вас до самых глубин души. В грубоватых чертах лица — одухотворенность, но нет и малейшего следа претензии на «артистизм» богемного толка, порой проскальзывающий в фотопортретах Крамского ранней поры. Мы видим, какую огромную работу над собой проделал Крамской — художник и человек — менее чем за десятилетие. Как многие разночинцы, он «выбился в люди» без чьей бы то ни было поддержки, собственным трудом.
