1892. Холст, масло. 150 x 209. Третьяковская Галерея, Москва, Россия.
1890-е годы — время расцвета мастерства Левитана, его широкого признания и популярности у ценителей искусства. Но жизнь его и в эти годы отнюдь не была безоблачной, лишенной горестей и тягот. Не случайно рядом с пейзажами, утверждавшими красоту русской природы и единящих с ней мыслей и чувств, в его творчестве есть и драматические образы, в которых живет память о несовершенстве действительности. Так, даже прославившись, он «все-таки постоянно терпел всевозможные неприятности из-за своего еврейства». В то самое время, когда он в 1892 году работал над Вечерним звоном, началось выселение из Москвы лиц еврейской национальности, и в один «прекрасный» день Левитану было предписано, как «некрещеному еврею», в двадцать четыре часа покинуть город.
Несмотря на протесты художественной общественности, живописцу пришлось какое-то время жить то в Тверской, то во Владимирской губерниях, пока хлопоты друзей и сознающих абсурдность совершившегося влиятельных лиц (в том числе и Павла Третьякова), не позволили ему вернуться в Москву.
Первая среди картин своеобразной драматической трилогии, созданной Левитаном в первой половине 1890-х годов, — «У омута» (наряду с «Владимиркой» и «Вечным покоем»).
В 1891 году Левитан вместе с Кувшинниковой жил в имении Панафидиных Покровское в Тверской губернии. В поисках новых образов художник бесконечно бродил по болотистым лесам и, хотя сначала был подавлен угрюмой местной природой и постоянной непогодой, все-таки работа его захватила, а спустя год он представил свою новую картину, о которой уже заговорила вся Москва.
Когда всматриваешься в достаточно большое полотно «У омута», появляется тревожное мистическое чувство. Впервые живописец не просто любуется природой, а словно констатирует факт ее изначально скрытого могущества. Через неширокую, темную и, казалось бы, спокойную реку, которая уже размыла плотину, перекинуты старые доски и скользкие бревна. На другом берегу зовет за собой продолжающаяся светлая тропинка, но там сгущается мрачный лиственно-хвойный лес, а над ним хмурится неспокойное вечернее небо. Зловещая сумеречность переданного состояния рождает ощущение страха и неуверенности – а стоит ли туда идти, через это гиблое место? И нужно ли человеку время от времени вглядываться в бездну?
Написанная под впечатлением от омута, предание о котором некогда вдохновило Пушкина на создание «Русалки», картина тем не менее лишена мифопоэтического, фантастического оттенка. Скорее прав Нестеров, считавший, что в этой картине запечатлено «нечто пережитое автором и воплощенное в реальные формы драматического ландшафта», и изображение этого сумеречного «гиблого места» есть проекция в природу драматизма внутренней жизни Левитана в то время.
В московской художественной среде это полотно вызывало как горячо восторженные, так и абсолютно холодные отклики. Новую картину приобрел для своей коллекции Павел Третьяков.
В 1893-1894 годах Левитан работал над третьей, наиболее масштабной картиной своего драматического цикла — «Над вечным покоем» (1894), в которой его «мышление в образах» обрело почти натурфилософский, планетарный в своей сущности масштаб. В письме к Третьякову он признавался даже, что в этой картине он «весь, со всей своей психикой, со всем своим содержанием».
Гавриил Державин.
6 июля 1816.
Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остается
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрется
И общей не уйдет судьбы. .
В. Лось близок к тому, чтобы сформулировать смысл картины, но неточен в наблюдении: «Совсем иное световое решение было найдено живописцем в картине «У омута», точно соответствующему ее содержанию. Левитан передал в картине ощущение тревоги, взволнованной таинственности. Узкая тропинка, шаткие мостик из бревен, перекинутый над омутом, уводит зрителя от светлой водной поверхности, подсвеченной догорающей зарей, к лесной чащобе, погружающейся в сумрак».
Правильнее, наверное, говорить не о тревоге, а об опасности места. Тропинка совсем не узкая, а мостик из трех толстых бревен без пошатни, но поскользнуться и упасть легко. Водная поверхность не светлая, а черная: светлость от отраженного неба. Важная особенность мостика в направленности бревен: они расположены так, что при любом положении зрителя они смотрят прямо на него. Это значит, что при всей опасности перехода путник вынужден продолжить путь на ту сторону по мосту. На той стороне дорога становится хуже — в одну узкую доску. И очень скоро упирается в глухой лес. В. Лось не отмечает еще одну мрачную деталь: темное небо за лесом. Значит, пройдя опасное место, углубясь в темный, хмурый лес и, возможно, избегнув неприятностей, путник не выйдет из тяжелого положения — небо (будущее) не обещает облегчения.
Опасность, трудность и новая опасность, наконец, безнадежность жизненной ситуации — вот идея картины.