Михаил Врубель. Роза в стакане.
1904. Бумага на картоне, акварель.
Третьяковская Галерея, Москва, Россия.
Демон поверженный был скорбной вехой в биографии Врубеля. Картина еще висела на выставке, когда ее автора пришлось поместить в одну из московских психиатрических лечебниц. В течение полугода его состояние было настолько тяжелым, что к нему никого не допускали, даже сестру и жену. Потом он начал поправляться, писать вполне здравые письма близким, пытался рисовать, но это давалось ему с трудом — после эйфорического подъема, которым сопровождалась работа над «Демоном», наступила долгая депрессия, состояние художника все время было угнетенным, подавленным, себя он считал теперь ни на что не годным. Так он был настроен и тогда, когда вышел из лечебницы (в феврале 1903 года) и поехал на отдых в Крым. Ничто его не интересовало, Крым не нравился, работать он почти не мог. Его тянуло на Украину, и в мае 1903 года Врубели с сыном отправились в Киевскую губернию, в имение В. В. фон Мекка, одного из богатых поклонников Врубеля, который приобрел «Демона».
Они доехали до Киева и остановились в гостинице. Неожиданно заболел ребенок — маленький Саввочка, только начинавший говорить. Через два дня его не стало. Все заботы о похоронах взял на себя Врубель, он вышел из апатичной неподвижности, старался быть бодрым и поддержать жену, которая замолчала, не произносила ни слова. («Надя все молчит»,— с тоской говорил он.) Минувший год был мучителен для Забелы: смерть отца, тяжелая болезнь матери, сумасшествие мужа и, наконец, внезапная смерть единственного ребенка. В этот год пострадал соловьиный голос Забелы — такой певицей, как прежде, она больше уже не была, хотя еще несколько лет выступала на оперной сцене.
Похоронив на киевском кладбище сына и, видимо не зная, что же делать и куда себя девать дальше, Врубели все-таки поехали в имение фон Мекка, Пробыли там недолго: уже через несколько дней снова начались у художника приступы болезни. На этот раз он сам заявил: «Везите меня куда-нибудь, а то я вам наделаю хлопот». Только боялся, как бы его не поместили в киевскую лечебницу при Кирилловском монастыре.
Его отвезли сначала в Ригу, потом перевели в клинику Сербского в Москву. Он был грустен, слаб, беспомощен и физически совершенно истощен, так как ничего не ел, желая уморить себя голодом. К началу следующего года он почти умирал. Но кризис прошел, его поместили в частную лечебницу доктора Ф. А. Усольцева в окрестностях Москвы. Там произошло его последнее возвращение к жизни. Он стал есть и спать, прояснились мысли, стал много, с прежней увлеченностью рисовать.
Карандашные рисунки 1904 года исключительно интересны. Это единственная в наследии Врубеля сохранившаяся большая серия натурных зарисовок. Возвращаясь к художественному труду, Врубель чувствовал потребность заново, как в годы ученичества, упражнять руку и глаз усиленной работой с натуры. В это время он мало «фантазировал». Главным образом рисовал портреты врачей, санитаров, больных, навещавших его знакомых, делал пейзажные наброски из окна, зарисовывал уголки комнаты, простые предметы: кресло, брошенное на стул платье, подсвечник, графин, стакан.
Роза в стакане — один из лучших рисунков Врубеля, сделанных им в больнице. Художник утверждал, что в основе всякой красоты — «форма, которая создана природой вовек. Она — носительница души, которая тебе одному откроется и расскажет тебе твою. Это значит, что не я толкую природу, а природа растолковывает, объясняет мне — меня. Тем самым природа персонализируется, превращается в одушевленного собеседника». Роза на рисунке живет и рассказывает нам свою историю, словно беседует о чем-то очень интимном, трепетном и вместе с тем трагическом.
В рисунках Врубеля, даже беглых, никогда нет вялой приблизительности: рисовальная техника художника отточена, как острый стилет. Чаще всего он передает форму сетью прерывистых штрихов, ломких, пересекающихся. Из их паутины возникают орнаментальные эффекты, рисунок может напомнить прихотливые узоры ледяных игл. Если же присмотреться внимательно, то можно увидеть, что ни один штрих не положен случайно или только «для красоты» — он обрисовывает план формы, характеризует фактуру. Помятые куртки и пиджаки на мужских портретах — что может быть прозаичнее? — а, оказывается, расположение складок с чередованием теней и света обладает сложным ритмом, обнаруженным посредством рисунка. Или вот сплошная пелена снега, оживляемая только узкой проталинкой и чернеющими вдали голыми ветками. Как передать графически этот простой мотив, казалось бы, небогатый оттенками? На рисунке, если глядеть вблизи, видны прихотливые комбинации отрывистых прямых черточек без единой кривой или круглящейся линии — почти фантастический узор. Но на расстоянии штрихи скрадываются, и перед нами не плоское белое пространство, а явственно ощутимая фактура снега, рыхлого, местами подтаявшего.
Особенную красоту рисункам Врубеля придают богатые градации темного и светлого, очень точно найденные соотношения между ними. Так было и в иллюстрациях к Лермонтову — игра пятен различной степени светонасыщенности создавала иллюзию красочного ковра. На рисунках с натуры, гораздо более простых по сюжету и трактовке, можно убедиться, что подобный прием не был чем-то нарочитым, а вытекал из созерцания реальных предметов. Врубель, рисуя, всегда начинал с прокладки основных пятен — от темных к светлым. В светлых местах прикосновениями остро отточенного карандаша намечал нужные детали и наносил те легкие штриховые арабески, которые одновременно и строили форму (без них светлые места выглядели бы плоскими), и несли в себе неповторимое очарование врубелевского почерка. Иногда же он мог и просто оставить кусок листа белым, нетронутым — шкала отношений была найдена так безошибочно, что белый участок бумаги «опредмечивался». Так, всякий, кто видит простой и прелестный карандашный рисунок «Дворик зимой» с уверенностью скажет, что там на первом плане — сугроб, а подальше — занесенное снегом крыльцо. Кажется, будто видны и тени на сугробе. На самом же деле снег изображен чистой поверхностью листа, совершенно не тронутой карандашом.
Художник разнообразил свои приемы рисования. При быстрых зарисовках групп людей, беседующих, читающих, играющих в карты, в шахматы, он ограничивался сопоставлением больших пятен темного и светлого и опускал проработке деталей. Тем не менее, группы «игроков», погруженных в свое занятие и, вероятно, даже не замечающих, что их рисуют, схвачены во всей жизненной непринужденности. Пятеро за столом играют в карты. Собственно, карт у них в руках не видно, но все равно сразу понятно, что идет именно карточная игра и собравшиеся ею поглощены у игрока на первом плане даже спина, даже складки на костюме, едва намеченные, выражают состояние сосредоточенности. Очень выразительна фигура молодого «болельщика», забравшегося с ногами на диван,— он сам не участвует в игре, но с большим любопытством следит за ее ходом. Еще лучше, пожалуй, шахматисты. Один напряженно обдумывает ход, его партнер откинулся на спинку дивана, руки в карманы, несколько расслабился, но не сводит глаз с доски, видимо прикидывая, как будет действовать дальше. Третий наблюдает.
В рисунках Врубеля фон всегда ритмически согласован с изображением и включается в образ, будь это фон предметный, орнаментальный или нейтральный, заштрихованный. Н.А. Прахов в своих воспоминаниях сообщает: «Помню, как Михаил Александрович говорил мне… что художники обычно делают ошибку, когда, сочиняя что-нибудь или рисуя с натуры, следят только за внешним контуром предмета, в действительности не существующим. Надо всегда проверять себя также по очертаниям фона, надо следить за его «орнаментальностью» — тогда все будет крепко связано между собой».
