В 1867 во Флоренции Ге пишет картину «Вестники Воскресения», которую никто в России не понял и не признал. Николай Николаевич отправил полотно на выставку Академии художеств, но там отказали в приеме. Его друзья выставили работу в художественном клубе, но она и здесь не имела успеха.
Та же участь постигла и новое произведение – «Христос в Гефсиманском саду» (первый вариант картины, впоследствии переделанный) – как в Петербурге, так и на международной художественной выставке в Мюнхене в 1869, куда Ге послал его вместе с «Вестниками Воскресения». Образ, явившийся воображению художника, сочли надуманным и умозрительным. Ему давали понять, что он не оправдывает возлагавшихся на него надежд. Только через много лет зрители дорастут до истинного понимания этого сюжета, а в те дни, когда художник из солнечной Италии вернулся в промозглый Петербург и очень нуждался в понимании и поддержке, публика его не приняла. Но мастер упорно шел по своему пути, ища свою, только одному ему известную истину.
На какое-то время художник отошел от религиозных картин, писал портреты, пейзажи. Но после картины «Христос с учениками входит в Гефсиманский сад» Ге снова обратился к евангельским текстам. Теперь его полотна звучали как страстная исповедь. Он переписал свой «Гефсиманский сад». В ночном саду с глубокими тенями Иисус молил Отца: «да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты» (Евангелие от Матфея, гл26;39) и «да будет воля Твоя». Глубокое и проникновенное полотно «Христос в Гефсиманском саду» показывает нам уже готового к великой жертве Иисуса. С первого же взгляда очевидно, что это сильный духом Человек, без страха встречающий свою судьбу. Какие бы сомнения не тревожили Его, именно после Гефсиманского сада Иисус окончательно решился претерпеть все предначертанные испытания. И пошел до конца. Через мучения, боль и смерть – к воскрешению, вознесению и Царствию Божьему.
С этого времени каждый год в Петербурге неизменно появлялись картины Николая Ге. Полотна удаляли с выставок, они подвергались церковной цензурой беспощадным гонениям, и художнику приходилось показывать их на частной квартире. Но на запрещенные картины толпами ходила смотреть публика, о них спорили, их обсуждали в процессе и вывозили за границу…
Ге был очень доволен произведенным впечатлением: «Я сотрясу все их мозги страданием Христа… Я заставлю их рыдать, а не умиляться…». Он снова стал необычайно популярен. Молодые художники внимали ему как апостолу нового искусства. Ге рассказывал им о живой форме, способной передать чувство. Сам он писал так, как учил: без эскиза, без натуры и без контура.
Борис Пастернак.
Гефсиманский сад
1949.
Мерцаньем звезд далеких безразлично
Был поворот дороги озарен.
Дорога шла вокруг горы Масличной,
Внизу под нею протекал Кедрон.
Лужайка обрывалась с половины.
За нею начинался Млечный Путь.
Седые серебристые маслины
Пытались вдаль по воздуху шагнуть.
В конце был чей-то сад, надел земельный.
Учеников оставив за стеной,
Он им сказал: «Душа скорбит смертельно,
Побудьте здесь и бодрствуйте со мной».
Он отказался без противоборства,
Как от вещей, полученных взаймы,
От всемогущества и чудотворства,
И был теперь, как смертные, как мы.
Ночная даль теперь казалась краем
Уничтоженья и небытия.
Простор вселенной был необитаем,
И только сад был местом для житья.
И, глядя в эти черные провалы,
Пустые, без начала и конца,
Чтоб эта чаша смерти миновала,
В поту кровавом Он молил Отца.
Смягчив молитвой смертную истому,
Он вышел за ограду.
На земле Ученики, осиленные дремой,
Валялись в придорожном ковыле.
Он разбудил их: «Вас Господь сподобил
Жить в дни мои, вы ж разлеглись, как пласт.
Час Сына Человеческого пробил.
Он в руки грешников себя предаст».
И лишь сказал, неведомо откуда
Толпа рабов и скопище бродяг,
Огни, мечи и впереди —
Иуда С предательским лобзаньем на устах.
Петр дал мечом отпор головорезам
И ухо одному из них отсек.
Но слышит: «Спор нельзя решать железом,
Вложи свой меч на место, человек.
Неужто тьмы крылатых легионов
Отец не снарядил бы Мне сюда?
И волоска тогда на Мне не тронув,
Враги рассеялись бы без следа.
Но книга жизни подошла к странице,
Которая дороже всех святынь.
Сейчас должно написанное сбыться,
Пускай же сбудется оно. Аминь.
Ты видишь, ход веков подобен притче
И может загореться на ходу.
Во имя страшного ее величья
Я в добровольных муках в гроб сойду.
Я в гроб сойду и в третий день восстану,
И, как сплавляют по реке плоты,
Ко Мне на суд, как баржи каравана,
Столетья поплывут из темноты».
