1895. Холст, масло.
Третьяковская Галерея, Москва, Россия.
В середине 1890-х, все еще проживая со своей возлюбленной Софьей Петровной Кувшинниковой в одной из живописных провинциальных барских усадеб, Левитан внезапно влюбился в отдыхающую на даче по соседству Анну Николаевну Турчанинову. Это чувство вдохновило художника на создание ряда картин, созвучных его душевному состоянию. К ним относится и картина «Март».
Рыхлый мягкий снег только начинает таять под теплым весенним солнцем, на белесых стволах деревьев еще нет листьев, отчего среди веток заметен скворечник. Значит, скоро лето, появится прекрасная возможность подолгу гулять в лесу, бывать с любимыми людьми, которые пока приехали в гости лишь на короткое время, а возле подъезда их смиренно поджидает разгоряченная бегом лошадка, впряженная в сани. В этом пейзаже столько надежды и радости жизни, сколько никогда больше ни в одной картине мастера уже не будет…
Известно, что Левитан редко изображал зиму и снег, предпочитая осень или весну. Но, однажды, он взялся за зимний пейзаж, и написал эту картину — «Март».
Картина произвела переворот в русской живописи. Оказалось, что еще никто до него так живописно и ярко не писал снег, синие тени деревьев и яркое голубое небо. После Левитана подобный мотив стал излюбленным в русской пейзажной живописи, и многие художники, включая Юона и Грабаря, варьировали его в своих работах.
Наверное, описание пейзажей Левитана М. Алпатовым наиболее полны и интересны. Но то ли Алпатов не подозревает о метафорическом смысле картины, то ли не желает углубляться в суть ее (скорее всего, первое), но смысл произведения он не раскрыл. Некоторые важные детали картины искусствоведом не схвачены, не привлекли его внимания, а в результате не получили выхода в идею картины.
Создавая эту картину, Левитан подстерег особенно трогательную минуту в жизни нашей северной природы: светлый канун перед наступлением весны. В лесу, среди деревьев, еще лежит глубокий снег, воздух еще стынет от мороза, деревья еще голы, даже первые весенние гости, грачи и скворцы, не заявились в наших краях.
(Очень важная неточность: в лесу холодно и нетронутый теплом снег, но «ни одно дерево осенью не сбросило листву»).
Но уже солнышко пригревает на припеке, снег ослепительно блестит в его лучах, тени наливаются лиловатой синевой, на голых сучьях на фоне неба уже заметны набухшие почки, в воздухе чувствуется приближение теплых дней — все предвещает весну; вся природа, все предметы — «все пронизано ожиданием». Это состояние ожидания по-своему выражает и смиренная деревенская лошадка с санями, которая стоит, не шелохнувшись, на пригреве у крыльца и терпеливо дожидается своего хозяина».
Нет ожидания ни в одном предмете. Это замечание кажется не очень существенным, тем не менее, позволяет войти в картину. Лошадь не ждет хозяина: она всем телом на теплом свету, глаза слепит солнце, и она прикрыла их веками. Перед глазами стоят разноцветные круги, по голове разливается теплый туман, и лошадь полностью отключилась от всего вокруг.
«Построение «Марта» отличается исключительной простотой, ясностью и точностью. Край деревянного дома с его уходящими в глубь картины досками, а также широкая полоса оттаявшей дороги вовлекают зрителя в картину, помогают мысленно в нее войти, но от большинства других пейзажей Левитана «Март» отличается более замкнутым, уютным характером; движение внутрь несколько ослабляется созвучными с очертаниями дороги линиями стройно изогнутых, расходящихся веером белых стволов, которые, трепетно изгибаясь, выделяются на синем небе и на темной хвойной зелени. «Горизонтальный край» снежного поля делит картину на две равные части и вносит в нее нотку спокойствия. Эти простейшие соотношения линий не навязчивы: все кажется простым, естественным и даже незамысловатым, и все же выделение этих композиционных линий придает скромному уголку и законченность и завершенность».
Вряд ли короткая стена дома и крыльцо способствуют вовлечению в картину. Но, кажется, художник и не предполагает вхождения зрителя в картину: он сразу ставит перед нами квадрат двора, ограниченного снегом слева, стеной дома справа, лошадью и голыми деревьями со сближающимися вершинами сзади нее.
Алпатов отмечает существеннейший элемент картины — горизонтальный край поля, который делит картину пополам. Логично теперь сопоставить получившиеся две части картины, но исследователь не делает этого. В передней части — теплое томление: разогретая желтая стена деревянного дома, желтые теплые части крыльца, разогретая крыша крыльца и тающий на ней снег, согретая коричневая дорога, разомлевшая лошадь, теплый снег и раскинувшиеся веером на солнце обнаженные деревья. Совсем иное видим на задней половине: темные хмурые деревья не радуются солнцу, березы не сбросили в предзимье листву, не потревоженный ничем снег и холодные синие тени на нем.
Отсюда простая идея картины. Не все к новой весне пережило старым и освободилось от него. Не всем удалось сбросить груз накопившихся тягот, забот и подготовиться к «обновлению, возрождению», быть готовым начать строить новое. Упущено было время, когда все жадно хватало каждую минуту бытия, каждую крупицу влаги, тепла и света, набухало, торопилось цвести и плодоносить. Может быть чаща леса, плохая почва, недостаток влаги не позволили использовать отпущенное время, первые холода заморозили жизнь: деревья не успели отцвести и завершить жизненный цикл. Нарушен ритм жизни, ее естественное течение. Не радуется поэтому лесное дерево новому солнцу и новому теплу.
Если человеческую жизнь разделить на несколько периодов, то к каждому из них условно можно отнести слова Пушкина: «Блажен, кто смолоду был молод, блажен, кто вовремя созрел…» Всему свое время и необходимо его плодотворно использовать. Иначе — жизненные трагедии, бедные, безрадостные жизни.
Афанасий Фет.
1843.
Я пришел к тебе с приветом,
Рассказать, что солнце встало,
Что оно горячим светом
По листам затрепетало;
Рассказать, что лес проснулся,
Весь проснулся, веткой каждой,
Каждой птицей встрепенулся
И весенней полон жаждой;
Рассказать, что с той же страстью,
Как вчера, пришел я снова,
Что душа все так же счастью
И тебе служить готова;
Рассказать, что отовсюду
На меня весельем веет,
Что не знаю, сам что буду
Петь,- но только песня зреет.
